Многие из так называемых экспертов, знатоков спорта, когда их просят охарактеризовать великого спортсмена, начинают свое описание с одной части таланта, одной части рекордов, одной части результатов и одной части доминирования в своем виде. Потом к этому головокружительному составу добавляется последний ингредиент, неосязаемый фактор, известный под названием «уверенность в себе», которая в случае Бейба Рата представляла собой «меткость», Джо Намата – «гарантированность», а Мухаммеда Али – «предсказуемость».
Однако никакая из подобных формул величия не сумеет объяснить масштаб фигуры Джерри Алана Уэста. 

Дело в том, что Джерри Уэст не располагал самым важным из компонентов упомянутой выше комбинации – этой самой уверенностью в себе. Углубленный в себя и обремененный сомнениями в большей степени, чем любой из тех, кто находится по эту сторону приемной психиатра, Уэст внес в эту формулу свой собственный ингредиент: желание превосходить других.
Желание это возникло, когда Уэст был еще маленьким мальчиком в Западной Вирджинии, в Чельяне, однолошадном городке возле известного всем Кэбинскрика. Как вспоминал Уэст: «Делать там было нечего, кроме как заниматься спортом». И поэтому когда один из соседей прикреплял корзину на стене гаража, молодой человек естественным образом перемещался в сторону единственной игры в городке.
Сперва его участие ограничивалось «смотрением».

 Однако корзина притягивала к себе, и он вскоре уже начал принимать участие, правда с поправками: «Не имея возможности бросить мяч сверху, я бросал его снизу». Однако с терпением, которое так часто иссякает в молодости, он продолжал бросать, пока не научился поражать корзину всеми возможными и мыслимыми способами – в любой час утра, дня и вечера. «У меня было огромное желание играть. Летом и зимой, когда земля была покрыта снегом… я играл все время, беспрерывно! Это было по-настоящему любимое занятие».
Однако взрослея, он совсем не рос, и даже при неутолимом «желании играть на каком-нибудь уровне» недостаток роста ставил под сомнение подобную перспективу. Не сумев из-за роста попасть в юниорскую команду своей школы в седьмом классе, он все-таки оказался в ней в девятом, хотя все-таки по собственному признанию: «Был не слишком хорош. Я был невысок ростом и рос не быстро». Потом была старшая школа, и его наконец приняли в университетскую сборную, хотя наш герой и оставался по-прежнему «очень невысоким». А потом, подобно Тому Хэнксу в фильме «Большой», однажды утром, где-то между старшим и младшим курсами, он испытал странное ощущение: «Я просто проснулся однажды… и вдруг оказалось, что я вырос – почти до 190 сантиметров».
По-прежнему юный и неловкий, Уэст продолжал тренироваться, давая себе нагрузки, которых не выдержал бы и паровоз. И на старшем курсе он уже отточил свое мастерство настолько, что не только играл и блистал в команде Истбэнкской средней школы, но и получил прозвище «Тарантула» за способность окружить паутинной сетью игрока, против которого играл. Его команда стала чемпионом штата.
Осажденный предложениями буквально от всех достойных внимания колледжей, Уэст предпочел остаться дома, в расположенном в Моргантауне университете штата. Там начиная с 1956 года до сезона 1959/60 года, Уэст привел Западную Вирджинию к трем победам в первенстве Южной конференции, набирая в среднем 24,8 очка за игру – в том числе на старшем курсе 29,3 очка, дважды попал в сборную Америки и в 1959 году вывел «Горцев» в финал первенства НКАА, где они проиграли всего одно очко, хотя он добился высокого показателя, набрав 28 очков, что сделало его обладателем звания самого лучшего игрока.
Губернатор Западной Вирджинии признал успехи Уэста, пригласив молодого человека посетить правительственный особняк в Чарльстоне. Представляясь секретарю, Уэст негромким и музыкальным голосом горца сказал: «Я – Джерри Уэст. Губернатор вызвал меня к себе на прием». Оглянувшись по сторонам, секретарь ответил: «Вам незачем представляться. Вас знают лучше, чем губернатора».
В Западной Вирджинии так случалось всегда. Но на мировой арене, начиная с Римской Олимпиады 1960 года, где Уэст вместе с Оскаром Робертсоном был капитаном победоносной баскетбольной команды США, наш герой стал вторым по известности игроком 60-х годов после Робертсона. Так было почти всегда во время их четырнадцатилетней профессиональной карьеры. И по большей части на долю Уэста выпадало второе место.
Оба они перешли в профессионалы по драфту НБА 1960 года: Робертсон первым номером, а Уэст – вторым. Самокритичный Уэст сказал: «Я не считал себя достойным играть в НБА».
Робертсон набрал 30,5 очка за игру, показав третий результат в лиге при 11,4 передачах, и попал в первую пятерку сборной лиги. Показатели Уэста были скромнее, поскольку он набрал в играх за «Лейкерс» «всего» 1389 очков при среднем показателе 17,6. Уэст был не удовлетворен. «Я был неловок, мне не хватало уверенности», – говорил он. Он сумел обнаружить причину одной из своих профессиональных проблем: «Я не двигался влево, и поэтому защитники «надували» меня, заставляя делать шаг вправо». С решимостью, которая сделалась его фирменной маркой, от природы праворукий Уэст начал уходить влево. Кроме того, он отрабатывал бросок, и ко второму году сделался неотъемлемой частью нападения «Лос-Анджелес Лейкерс», а его броски, проходы с мячом и соревновательный пыл дали «Лейкерс» бесподобную пару в лице Уэста и несравненного Элджина Бейлора.
Обладавший жестким дриблингом, Уэст сделался одним из самых опасных специалистов лиги по броскам из прыжка, о чем свидетельствовали его 30,8 в среднем очка за игру, в точности столько же, сколько и у Робертсона. Вдвоем они попали в качестве двух защитников в сборную «Всех звезд» НБА.
В последующие годы его средняя результативность колебалась вокруг 30 очков за игру. Уэст сочетал свою убийственную меткость с быстротой и всеобъемлющим видением, которое позволяло ему, как говорил Джим Мюррей, замечать «не только собственные уши», но и всех открывшихся для передачи товарищей по команде.
Уэст принес с собой еще одно важное качество, называвшееся некоторыми обозревателями «упорством», а другими «упрямством». Дело в том, что Уэст, сбросивший шестьдесят пять фунтов и похожий на иссохший, свитый из жил хлыст, резко отличался от мясных туш, населяющих джунгли НБА. Он демонстрировал бесконечную способность терпеть боль, бросаясь туда, куда и ангелы не летают, или ныряя в воздух за шаловливым мячом, о чем свидетельствовал его кривой нос, сломанный девять раз – тоже кстати рекорд лиги. Но и сломанный, он играл лучше, чем многие целые и невредимые игроки.
Ред Ауэрбах, тренер «Бостон Селтикс», использовавший все меры, чтобы остановить Уэста, кроме разве что наемных убийц, сказал разочарованно: «Уэста нельзя остановить. Можно пробовать разные способы – играть близко к нему, можно играть далеко, можно не давать ему мяч. Но он всегда сумеет забросить свои двадцать пять – тридцать очков».
Однако Джерри Уэста часто терзала мысль о том, что он все-таки не самый лучший. «Мне приходилось сомневаться в себе, потому что мы проигрывали командам, которым не должны были проигрывать ни в коем случае. Это было тяжело. Сколько раз, когда мы выступали в плей-офф и были близки к победе, но не могли одержать ее, я говорил себе: "Нас сглазили? Или нам не хватает дыхания?"»
Наконец в 1972 году, после семикратного выступления в финалах в десяти предыдущих сезонах без окончательной победы, судьба повернулась лицом к Уэсту и «Лейкерс», выигравших подряд тридцать три игры и увенчавших сезон победой в пятиматчевой финальной серии.
Теперь у Джерри Уэста было все, включая уважение тех, кто играл против него. Как сказал Билл Рассел на вечере в честь Джерри Уэста: «Величайшая честь, которой может удостоиться человек, это уважение и дружба равных ему по положению». Далее перед всеми, кто собрался в тот вечер в лос-анджелесском «Форуме», Рассел сказал Уэсту: «В тебе есть больше, чем в других известных мне людях. Я желаю тебе всегда оставаться счастливым».