| После четвертого заезда (мои лошади притащились, естественно, во втором
эшелоне) Женя отвел меня в сторону:
- Сколько продул?
- Пятьсот.
- Твою мать! Ты с ума сошел, Учитель! На сегодня для тебя игра кончена.
- Но ведь нам дали по тысяче!
Альпром - наружная реклама в Тольятти и Самаре
- На игру - да, но не на проигрыш. Эдуард Иванович мне посоветовал
остановить тебя. Он же следит за тобой и понимает, что ты горишь. Если мы
продуем все деньги сразу - Борис Борисович отправит нас в Москву. Для
посольских мы - дополнительная головная боль. Потеря двух тысяч в первый же
день даст им повод отделаться от нас. Такая сумма на кого хочешь произведет
впечатление. Если же мы сохраним хотя бы по пятьсот франков и объясним, что
сегодня нам не повезло, не наш день, - у нас будет шанс прийти сюда еще раз,
в следующее воскресенье. Эдуард Иванович дело говорит, он нам зла не желает.
- А ты почему не выступаешь?
- Я никого не вижу, - и помолчав, Женя с нескрываемой злостью добавил: -
Четырнадцать - двенадцать лошадей в заезде. На разминке ничего не
показывают. Утопить тут можно миллионы.
Азарт игры меня оставлял. На смену пришел ужас от сознания проигранной
суммы. В горле пересохло. Я старался не смотреть ни на дорожку, ни на табло
выдачи, ни на гадов-французов, которые неторопливо, с удовольствием
просаживали свою, никому не подотчетную валюту, так необходимую для страны
победившего социализма.
Потом я предложил Эдуарду Ивановичу выпить пива. Мы спустились в буфет, и
я заплатил, причем подчеркнув, что это из моих личных денег.
Страсти кипели вокруг нас, тысячи ног топали по лестницам и коридорам,
змеились хвостами очередей у касс, взрывались густым ревом на трибунах. Мы
пили пиво. И пятый заезд наблюдали в зале, по телевизору.
Эдуард Иванович уже не смотрел на меня как на классового врага. Может,
ему понравилось, что я нашел в себе силы резко прекратить игру или что я
расщедрился на пиво. (Разумеется, мы заказали еще по бутылке.) Он стал более
откровенен и осторожно, полунамеками, обрисовал мне ту, другую картину -
схему игры, которая шла вокруг нас с Женей.
Посольство было категорически против всей этой затеи. Настаивали Органы
из Москвы. Однако местные, то есть посольские кагэбэшники, тоже не были в
восторге. Тем более что содержало нас в Париже Посольство. Выписали нам по
тысяче франков из посольских представительских сумм. Таким образом, мы были
лишней статьей расхода. Деньги из Москвы для нас еще не поступали. Если мы
все профукаем, Посольство умоет руки и быстренько закроет нам командировку.
В наших интересах подольше держаться, то есть практически не играть на
ипподроме. Чтобы не играть (то есть присутствовать, но не играть), можно
найти десятки причин. Пока эти две тысячи окончательно не растаяли - нас
вынуждены будут терпеть.
Какую же подлянку кинул нам интеллигентнейший Борис Борисович, выписав
всю сумму сразу!
- Парни вы хорошие, - заключил Эдуард Иванович, допивая пиво. - Да и мне
с вами приятно... Ведь воскресенье на ипподроме для меня засчитывается как
рабочий день. Потом получу отгул. А на ипподроме мне не то что в "палатке" -
благодать! Дыши свежим воздухом, пей пиво, вот только из-за вас
расстраиваюсь. Скажи Жене, чтоб не ставил ни сантима.
В благодушном настроении мы поднялись на трибуну. Нас встретил колючий
Женин взгляд.
- Идите в кассу, занимайте очередь!
- Женя, нам лучше не играть, - забормотал я.
- Да и в кассах полно народу, - поддержал меня Эдуард Иванович.
- Идите в кассу! - рявкнул Женя, и мы, как кролики, робко подчинились.
В кассах творилась жуть. Всюду гигантские хвосты. Публики к шестому
заезду расплодилось чудовищно. Оставив на месте Эдуарда Ивановича, я решил
протыриться к окошку. Группа негров стояла плотной стеной и меня не пускала.
Появился Женя. Разом оценив обстановку, он попытался втиснуть меня в
очередь. Мои часы показывали время начала заезда.
Негр в белой меховой шубе зарычал.
- Иди на х...! - улыбаясь, сказал ему Женя.
- Сам ты иди на х...! - на чистом русском ответил негр.
- Друг, откуда ты русский знаешь? - радостно завопил я.
- В Москве, в Лумумбе учился.
- Земляк! - взмолился я. - Пропусти! Последний шанс отыграться. Горим!..
- Ну, - сказал негр, что, видимо, означало "ладно"...
Но где Женя? Исчез.
Зазвенел звонок. Негр, бросив на меня недоумевающий взгляд, сунул свои
билетики в кассу. А чем мне было играть? И главное - на кого?
- Женя сыграл? - спросил меня Эдуард Иванович, когда толпа у кассы
развалилась.
- Нет, не успел.
- Это хорошо, - облегченно вздохнул он.
Мы нашли Женю на трибуне в позе утеса, правда, утес дымил сигаретой.
- Успел?
- Да, - процедил Женя. - Молись на четвертого номера.
- Сколько?
- Все. На первое место.
Острая боль просверлила мне сердце. Накрылся наш Париж!
Лошади проходили как раз под нами. Четвертый номер (наездник в коричневом
камзоле) сразу возглавил бег.
Это был страшный заезд. Четвертого номера настигали, пытались даже обойти
на подъеме, но он бровки не уступил. Три лошади пошли голова в голову на
последней прямой. И лишь у финишного столба (показалось?!..) четвертый номер
высунул нос.
Фотофиниш определил победителя - четвертого номера.
Я держался за сердце. Эдуард Иванович как открыл рот (когда услышал, что
Женя поставил все), так до сих пор и не мог его закрыть.
Выплюнув огрызок сигареты, Женя вытащил из бокового кармана толстенькую
пачку - сто билетов. Из кармана брюк - пятидесятифранковую бумажку.
- Есть одна касса, я ее сразу приметил, - деловито объяснил Женя, -
которая принимает ставки только по сто франков и только на победителя.
Причем с каждой поставленной сотни тебе пять франков возвращают. То есть
десять билетов стоят девяносто пять франков. Я выгадал пятьдесят франков.
Учти, в этой кассе не бывает очередей.
Женя нервно улыбнулся, и я увидел, как из-под маски утеса проступает
измученное человеческое лицо.
Вывесили выдачу. Четвертый номер потянул на 75 франков за билет.
На ипподроме раздался громовой щелчок - это Эдуарду Ивановичу удалось
захлопнуть свою нижнюю челюсть.
|