«Калевала» — литературное сокровище не только финно-угорской духовной культуры, но и всего человечества. 

В финских и карельских рунах запечатлены такие архаичные пласты человеческого самосознания, которые распространяются на предысторию большинства народов Евразии. И дальше. Здесь сохранились не подвластные времени и беспамятству сюжеты, относящиеся к борьбе патриархата и матриархата, золотого и железного веков, различных тотемных кланов, не говоря уже о древнейшей космогонии «Калевала» — как она знакома современному читателю — бережно обработанный и скомпонованный в целостную книгу фольклорный материал, собранный в начале XIX века Элиасом Ленротом среди карелов, ижорцев и финнов, проживавших тогда на территории Российской империи (главным образом в Архангельской губернии, где финские и карельские поселенцы также бережно хранили древние руны, как русское население — былины). 

Тем не менее, несмотря на сравнительно недавнюю запись (что, впрочем, относится к фольклорным текстам большинства народов Земли), «Калевала» — одно из древнейших стихотворных произведений человечества.
Точная датировка большинства ее сюжетов вообще затруднительна. С одной стороны, книга изобилует архаичными родоплеменными реминисценциями. С другой стороны, многие эпизоды заведомо позднего происхождения. 

Иначе, печатный текст «Калевалы» — сплав древности и современности (если под последней подразумевать всю эпоху после принятия христианства). Однако, не считая незначительных христианских реалий типа нательных крестиков и заключительного крещения ребенка — будущего властителя Карелии (вставной фрагмент явно позднего и конъюнктурного происхождения), «Калевала» — всецело языческая книга — буйная, непредсказуемая и многоцветная, с множеством древних Божеств, постепенно превратившихся в народном представлении в обычных людей, наделенных, тем не менее, волшебными способностями.
Неповторим и незабываем образный и поэтический язык «Калевалы». Он настолько сладкозвучен, что даже в русском переводе воспринимается как верх совершенства.
Мне пришло одно желанье,
Я одну задумал думу, —
Быть готовым к песнопенью
И начать скорее слово,
Чтоб пропеть мне предков песню,
Рода нашего напевы
На устах слова уж тают,
Разливаются речами,
На язык они стремятся,
Раскрывают мои зубы.
(Перевод — здесь и далее Л. Бельского)
Переводится название эпической поэмы как «Сыны Калевы» (Калева — родоначальник карело-финских племен). Многие главные герои «Калевалы» из числа первопредков. Таков северный Орфей — Вяйнемейнен (сокращенно — Вяйно) — Мудрый старец, сказитель и песнопевец-музыкант, шаман и волшебник. Он несет в себе отпечаток архаичного Божества-демиурга и живого человека, подверженного сомнениям и страстям (в частности, Вяйно часто и обильно плачет). Точнее, образ Вяйнемейнена, как он дожил до наших дней, соединил в себе представления о первопредке и первотьорце. Черты последнего особенно заметны в начальных космогонических главах.
Вяйнемейнен — сын Небесной Богини — Ильматар, дочери воздушного (и безвоздушного, то есть космического) пространства. Забеременела она одновременно от буйного Ветра (он «надул» плод) и синего Моря, давшего «полноту» (следовательно, обоих можно считать отцами Вяйно). Роды так и не наступали, пока Ильматар не превратилась в Мать воды — первозданную водную стихию и не выставила над бескрайним первичным Океаном пышущее жаром колено. На него-то и опустилась космотворящая птица — Утка (у других северных народов это могла быть гагара, у древних египтян — дикий гусь, у славяно-руссов — гоголь-селезень, но мифологическая первооснова у всех одна). Из семи яиц, снесенных Уткой (шесть золотых и одно железное), и родилась Вселенная, весь видимый и невидимый мир:
Из яйца, из нижней части,
Вышла мать-земля сырая;
Из яйца, из верхней части,
Встал высокий свод небесный,
Из желтка, из верхней части,
Солнце светлое явилось;
Из белка, из верхней части,
Ясный месяц появился;
Из яйца, из пестрой части,
Звезды сделались на небе;
Из яйца, из темной части,
Тучи в воздухе явились…
В этом изумительном фрагменте зачатки многих космологии и мифологем других культур, связанных с представлениями о Космическом яйце, что свидетельствует о былой социокультурной и этнолингвистической общности всех народов Земли. Данный факт явственно обнаруживается и в мотиве расчлененного человеческого тела, части которого становятся стихиями, объектами Вселенной. В индоарийской традиции классическим образом такого типа выступает вселенский великан Пуруша: из его частей создается весь видимый и невидимый мир. Но аналогичные представления имеются во множестве других древних культурах и мифологиях — как индоевропейских, так и неиндоевропейских (например, в китайской).
Точно так же и в «Калевале» содержатся реминисценции архаичных и общих некогда для всех народов Евразии представлений о расчлененном теле (данный почти что навязчивый образ связан, по-видимому, с тем, что на заре мировой истории повсюду были распространены человеческие жертвоприношения, имевшие магический смысл). Так, в эпизоде о неудачном сватовстве Вяйнемейнена (напомним, он в прошлом — космический демиург) девушка-лопарка предпочитает утопиться, но не выходить замуж за старика. При этом ее тело превращается в части живой и неживой природы, о чем она сама сообщает белому свету. На много кусков разрубается и тело убитого Лемминкяйнена; их потом с огромным трудом собирает его мать и с помощью заклинаний оживляет сына. (По существу, здесь тот же сюжет, что и в древнеегипетском мифе об убийстве и расчленении тела Осириса, которого потом по кускам собирала и оживляла Исида).
Черты первобытной мифологической архаики несет на себе и образ другого героя «Калевалы» — кузнеца Ильмаринена. «Вековечный кователь», как именует его «Калевала», из рода волшебных космический кузнецов, известных многим народам. Когда-то в незапамятные времена он выковал небесный свод (а по ходу развития событий эпоса ему пришлось выковывать — правда, неудачно — еще и Луну с Солнцем, когда настоящие оказались украденными и спрятанными злыми силами). Но в большинстве рун кузнец озабочен чисто житейскими проблемами — поисками невест, сватовством и женитьбой. Впрочем, и здесь Ильмаринен постоянно демонстрирует свои чудесные способности. Так, после потери первой жены он тотчас же выковал себе другую — из золота и серебра, но она частично парализовала (заморозила) тело могучего кузнеца. Ранее он же — Ильмаринен — выковал в уплату за невесту волшебную мельницу Сампо — символ золотого века, беспрестанного благополучия и процветания.
Борьба за обладание Сампо — главный стержень «Калевалы». Вначале владетельницей чудесной мельницы, позволяющей людям жить в достатке, не беспокоясь о завтрашнем дне, становится Лоухи — хозяйка далекой северной страны Похъелы (другое название — Сариола), финно-угорского коррелята античной Гипербореи, где, по преданиям, как раз и царил золотой век. Лоухи — носительница многих матриархальных черт. А борьба за Сампо отражает в поэтической форме непримиримое противоборство как между золотым и последующими веками (в особенности — медным и железным), так и между отступающим матриархатом (когда доминировали женщины) и наступающим патриархатом (когда стали править мужчины). Сыны Калева пытаются вернуть Сампо и поначалу им это удается. Но на обратном пути их настигает воинство Похъёлы (причем здесь описываются удивительные летательные способности северных народов). Посреди Ледовитого океана развертывается грандиозное морское сражение с участием летательного аппарата. В конечном итоге Лоухи перехватывает Сампо, но не удерживает и роняет ее в морскую пучину. Волшебная мельница оказывается навсегда утерянной.
В «Калевале» бушуют страсти под стать классическим трагедиям. Чего стоит только одна сюжетная линия, связанная с одной из самых трагических фигур поэмы — юноши Куллерво (полное имя — Куллервойнен). Он стал прямым виновником смерти первой жены Ильмаринена: изощренно отомстил ей за нанесенное оскорбление. Но и сам понес заслуженную и еще более страшную кару. Случайно он соблазнил и обесчестил собственную сестру. Когда-то — еще маленькой девочкой — она заблудилась в лесу и считалась погибшей. Куллерво встретил ее уже взрослой девушкой. Когда же им после содеянного греха открылась горькая правда, сестра, не вынеся позора, утопилась, а сам Куллерво после долгих мук совести бросился на острие меча.
Неисповедимы пути мировой поэзии. Мелодичные струны «Калевалы» оказались созвучными эпосу другого континента. Спустя много веков его литературно обработал Генри Лонгфелло во всемирно известной «Песни о Гайавате», где предания североамериканских индейцев переданы в той же ритмике, что и карело-финский эпос. По-русски «Гайавата» зазвучала в переводе Ивана Бунина. Перевод оказался настолько совершенным, что за него была присуждена Нобелевская премия (вдуматься только: русскому поэту — за перевод с английского языка — индейского эпоса — в строфике «Калевалы»). Волшебные струны северного Орфея — Вяйнемейнена — легко и свободно звучат в русских стихах. Недаром чарующие звуки кантеле финского Бояна не только завораживали птиц, рыб и зверей, но заставляли даже останавливаться Луну и Солнце и спуститься пониже, дабы послушать бессмертные руны «Калевалы».