Увлечение спортом
| Главная » Статьи » Сестра Земли |
О том, как магистр искал телок и сторожил вишню
| Как сказал Орм, так и решили: магистр Райнальд на все лето остался в Овсянке. Он помогал брату Виллибальду во время богослужения для домочадцев и для новокрещеных, которые сдержали свое обещание и приходили в церковь. Магистр сразу же был замечен, когда он пел в хоре, ибо пение его было самым чудесным из всего, что только слышали в этих краях. В начале, конечно, новокрещеные приходили в церковь неохотно, но когда слух о чудесном голосе магистра распространился шире, то в храм стали стекаться все больше и больше людей. У женщин слезы выступали на глазах от его пения. Брат Виллибальд был очень доволен своим помощником, тем более что сам он пел неважно. Во всем же остальном магистр не отличался способностями. Орм пытался испробовать, каков он в работе, чтобы узнать, к чему он лучше всего пригоден, но подходящее занятие для магистра подыскать было трудно. Он ничего не умел, все валилось у него из рук. Орм сказал ему: — Это очень плохо. Ибо скоро тебе предстоит стать рабом в Смоланде, и просто красивый голос тебе не поможет. Для тебя самого было бы лучше, если ты чему-нибудь научишься, пока живешь тут у нас: тем самым ты только уменьшишь будущее количество ударов палкой по своей спине, которое в противном случае тебя ожидает. Магистр тяжело вздохнул и признал, что Орм прав. Он начал пробовать заниматься чем-то простым, но ничего у него не получалось. Когда он начинал косить траву, то что это было за жалкое зрелище! Он никак не мог уразуметь, как надо правильно держать косу. В плотницком деле он проявил полную беспомощность, хотя Рапп, да и сам Орм тоже терпеливо обучали его. Когда магистр отправился нарубить дров для печки, он ударил себя топором по ноге и лежал потом, плача и истекая кровью, на земле, пока к нему не прибежали люди. Когда же он поправился и пошел проверять рыболовные сети в реке, он испугался большого угря, который обвился вокруг его руки, и опрокинул сеть, и весь улов был потерян, а сам он еле выбрался на берег. Так что магистр был на своем месте в церкви, где все его уважали, да и дома по вечерам любили сидеть за каким-нибудь делом и слушать его рассказы о святых и императорах. Однако во всем остальном он проявлял себя беспомощным неумехой, который не знает того, что обязан уметь каждый. Но все равно его терпели, и было заметно, что все женщины, начиная с Осы и Ильвы и кончая молоденькой служанкой, заботились о нем и многое ему прощали. Ранней весной Рапп Одноглазый взял себе в жены Торгунн, пышнотелую крестьянскую дочь, сердце которой он завоевал без труда, несмотря на один глаз, так как Рапп славился мудростью и воинским искусством. По повелению Раппа жена его тотчас крестилась и после этого никогда не пропускала ни единой службы. Все ее любили, она была проворна в работе, и у них с Раппом все было хорошо, хотя при расспросах Рапп иногда и ворчал, что жену порой трудно бывает заставить помолчать и что детей у них пока нет. Ильва очень полюбила ее, и они часто поверяли друг другу свои тайны. А однажды вышло так, что люди со двора отправились в лес искать пропавших телок. Искать пришлось долго. И когда под вечер Рапп уже направлялся к дому, так никого и не отыскав, он вдруг услышал из-за берез какие-то звуки. Подойдя поближе, он заметил, что в траве, около большого камня, лежит его Торгунн, а над ней склонился магистр Райнальд. Из-за деревьев он больше ничего не заметил, а они, едва заслышав его шаги, поспешно вскочили на ноги. Рапп остолбенел, а Торгунн, подпрыгивая на одной ноге, кинулась к нему и затараторила. — Вот хорошо, что ты пришел, ты доведешь меня до дома, — спешила она. — Я вывихнула себе коленку, поскользнувшись на корне дерева, и звала на помощь, пока не пришел вот он. Но он не сумеет донести меня до дома, зато он прочитал над моей коленкой молитву, так что теперь мне как будто лучше. — Своим единственным глазом я вижу, что с твоей коленкой все в порядке, — сказал Рапп. — Что, ему нужно было лежать на тебе, чтобы прочитать свою молитву? — Вовсе он не лежал на мне, — раздраженно сказала Торгунн. — Рапп, Рапп, послушай, что ты себе вообразил? Он стоял на коленях, склонившись надо мной, держал мою коленку и читал над ней трижды молитву. — Трижды? — переспросил Рапп. — Ну да, не показывай себя глупее, чем ты есть на самом деле, — сказала Торгунн. — Сперва во имя Отца, потом — Сына, и потом еще Святого Духа. Так что выходит трижды. Рапп взглянул на священника. Тот был бледен, уголки рта у него подергивались, но по лицу его ничего не было заметно. — Если дыхание у тебя неровное, то ты умрешь, — задумчиво проговорил Рапп. — Ну что ж, я пришел в эти края, чтобы стать мучеником, — сказал на это магистр. — Тебе это, пожалуй, будет легко, — сказал Рапп. — Но сперва, позволь, женщина, взглянуть на твое колено, если ты, конечно, знаешь, какое именно из них у тебя вывихнуто. Торгунн застонала, сказав, что никогда еще ей не было так плохо, она покорно опустилась на камень и обнажила свое левое колено. Трудно было определить, действительно ли коленка опухла, но когда Рапп нажал на нее, Торгунн вскрикнула. — Но до этого было еще хуже, — сказала она. — Теперь я, может, и смогу добраться до дома, если ты будешь меня поддерживать. Рапп стоял с мрачным видом, раздумывая, а потом сказал: — Не знаю, что там действительно с твоим коленом, ибо крик твой ничего не стоит. Но я не хочу, чтобы Орм сказал потом, что я без нужды убил его гостя. Брат Виллибальд лучше разберется во этом, так что он нас и рассудит. И они направились домой, а Торгунн часто вынуждена была останавливаться и отдыхать, так как колено у нее сильно ныло. Последний отрезок пути она просто повисла на обоих мужчинах, обхватив их руками за шею. — Виснешь ты на мне тяжело, — сказал Рапп, — но все мне трудно поверить, что ты говоришь правду. — Думай, что хочешь, — ответила Торгунн, — но зато я чувствую, что моя коленка так и останется теперь больной навсегда. Я зацепила ногой за корень, когда перепрыгивала через поваленное дерево. Все именно так и было. Теперь у меня коленка совсем перестанет сгибаться. — К чему же тогда вообще было все это чтение молитв? — мрачно ответствовал Рапп. Торгунн уложили в постель, и брат Виллибальд пришел проведать ее. Рапп тут же отвел Орма с Ильвой в сторону и рассказал им все, что произошло, добавив свои подозрения на этот счет. Все они пришли к выводу, что это весьма прискорбное событие, и будет очень жаль, если между Раппом и Торгунн из-за этого произойдет размолвка. — Как славно, что ты прежде всегда думаешь, а потом только действуешь, — сказал Раппу Орм. — Если бы ты сразу убил его, а потом выяснилось бы, что он невиновен, то это было бы очень скверно. Ибо убийство священника навлекло бы на всех нас Божию кару. — А я думаю о Торгунн гораздо лучше, чем ты, Рапп, — сказала Ильва. — На самом деле легко вывихнуть себе ногу, когда попадаешь между корнями. Да ты и сам говоришь, что ничего между ними не заметил. — Наверное, я плохо смотрел, из-за деревьев не было видно. — Все же разумнее не судить поспешно в таких делах, — сказал Орм. — Ты, наверное, и сам помнишь, как рассудил судья моего господина Альмансура в Кордове, когда однажды Токе сын Грогулле прокрался в спальню жены египетского кондитера — того самого, который жил в переулке Раскаяния, и когда ветерок приоткрыл занавеску на окне, а четверо друзей кондитера, проходившие в это время мимо, увидели, что Токе и супруга кондитера лежат вместе в одной постели. — Я хорошо помню это, — сказал Рапп, — но то было среди язычников. — А мне хочется знать, что стало с женщиной, — сказала Ильва. — Кондитер явился к судье, разодрав на себе одежды и приведя с собой четырех свидетелей, и требовал, чтобы Токе и женщину побили камнями как прелюбодеев. А мой господин Альмансур самолично приказал, чтобы дело это расследовалось в строгом соответствии с законом, хотя Токе и принадлежал к охране. Тогда судья с пристрастием допросил свидетелей о том, что именно они видели, и трое из них поклялись, что они совершенно явно видели все; однако четвертый свидетель, старик, со слабым зрением, сказал, что он различил не так ясно то, что там происходило. А закон пророка Магомета, написанный самим Аллахом в их священной книге, гласит, что можно судить за прелюбодеяние только в том случае, если его могут подтвердить четыре честных свидетеля, которые все видели своими глазами. Поэтому судья и решил, что Токе и женщина невиновны, а кондитер должен быть бит палкой по пяткам за ложный донос. — Это подходящая для женщин страна, — сказала Ильва, — ведь прежде чем четыре свидетеля увидят что-то одновременно, многое может произойти. Но все же мне кажется, что кондитера наказали слишком сурово. — Ну, сам-то он так не думал, — сказал Орм. — Ибо после наказания этот кондитер прославился среди охраны, и мы частенько захаживали к нему, чтобы поболтать с ним и выпить его сладкого сирийского меда, так что почет его возрос, и он благодарил Аллаха за удачу. Однако Токе смекнул, что хотя это дело окончилось благоприятно для него, все же оно послужило ему предупреждением, и он больше никогда не осмеливался ходить к той женщине. Наконец появился брат Виллибальд и сообщил, что Торгунн действительно вывихнула себе ногу. — Колено скоро распухнет, — сказал он Раппу, — так что и ты сможешь убедиться, что это так. Все подумали, что Рапп испытает облегчение при этих словах. Но он сидел все такой же мрачный, задумчивый и в конце концов сказал: — Магистр лежал с ней довольно долго и обнимал ее колени, или, может быть, одно из них. Что-то трудно мне поверить, что он остановится на этом, ибо он сам же говорил нам, что питает слабость к женщинам и что научился из заморских книг тому, как лучше всего ублажить их. Я уверен в том, что он, вместо того чтобы читать над коленом молитвы, занимался другим. Если бы колено не распухло, тогда бы он, может, и стоил чего-нибудь как священник. Это была самая длинная речь, которую когда-либо слышали от Раппа. И никто никак не мог заставить его изменить свое мнение. Тогда Ильва сказала: — Сначала тебе казалось подозрительным, что колено не распухло, а теперь — наоборот. Что же, вы, мужчины, всегда таковы, когда вам что-нибудь взбредет в голову. Я пойду сейчас к Торгунн и поговорю с ней со всей откровенностью. Мы ведь добрые друзья, и мне она расскажет всю правду. И если даже она не захочет говорить о чем-нибудь, я сразу же пойму, что именно она скрывает. Ибо женщине всегда легко заметить, лжет ей другая женщина или говорит правду. Мужчинам это сложнее, слава Богу. И она ушла к Торгунн, чтобы поговорить с ней наедине. — Теперь-то ты можешь быть спокоен, Рапп, — сказал Орм, — ты наконец узнаешь, что там было на самом деле. Хитрее женщины, чем Ильва, ты не найдешь. Уж это я знаю точно. Я сам заметил это, как только встретил ее. Рапп согласно буркнул в ответ. Потом они заговорили о двух пропавших телках, которых так и не нашли и которых надо будет поискать на следующий день. Ильва долго отсутствовала. Когда же она вернулась, она погрозила Раппу кулаком. — Теперь я знаю все, — сказала она, — дело обстояло так, как я и думала. И тебе не надо беспокоиться, Рапп, ибо там, в лесу, ничего не произошло. Только обидно, что ты сам навоображал себе. Торгунн то смеется, то плачет, как только вспоминает о твоих подозрениях и суровых упреках. Она сказала мне, что почти раскаивается в том, что не соблазнила священника, раз уж представилась такая возможность. «Мы могли бы успеть заняться другим, пока не пришел Рапп, — сказала она мне. — И раз уж мне предстояло испытать стыд и досаду, то лучше бы я заодно испытала и удовольствие». Вот что она мне сказала. И если ты умный, Рапп, как я о тебе думала, то ты никогда больше не будешь ни единым словом вспоминать об этом происшествии. Ибо тогда Торгунн обидится, это я тебе обещаю. Но если ты будешь добр к ней, то я думаю, что она тоже забудет обо всем и не будет напоминать об этом. А лучше бы ты поскорее завел с ней ребенка, тогда бы ты перестал опасаться этого беднягу магистра. Рапп почесал в затылке и пробормотал что-то о том, что усердия к этому хватает. Было видно, что слова Ильвы облегчили его душу, и он поблагодарил ее за то, что она все выяснила окончательно. — Хорошо еще, что я сам не потерял голову, — сказал он, — хотя я и не такой умный, как ты, Илъва. Если бы я убил магистра, то совершил бы ошибку, и вы рассердились бы на меня. Пойду теперь к Торгунн, чтобы помириться с ней. Когда Орм с Ильвой остались одни и улеглись наконец спать, они поговорили еще немного о событиях минувшего дня. — Все окончилось лучше, чем я думал, — сказал Орм, — ив этом твоя заслуга. Если бы я взялся рассудить, я бы точно решил, что они занимались в лесу другим, но только не коленом. Ильва лежала некоторое время молча. Потом она наконец сказала: — Орм, ты считаешь совершенно правильно, но только никогда и никому не говори об этом. Я обещала молчать и утихомирить Раппа. Так и должно быть, и никто не должен узнать об этом, даже брат Виллибальд, ибо тогда будет очень плохо и Раппу, и Торгунн, и несчастному магистру. Но тебе я скажу всю правду: между ними действительно произошло нечто иное, чем просто чтение молитв над злополучным коленом. Она сказала мне, что с первого взгляда влюбилась в магистра из-за его красивого пения и несчастной судьбы, и она не могла противиться ему. Она сказала, что трепетала всем телом, как пойманная мышка, когда он дотронулся до ее колена в лесу, и что он не стал уклоняться от нее. Они сразу воспылали друг к другу страстью, И она ничего уже не могла изменить, сказала она. Когда же они пришли в себя, он застонал, начал ронять слезы и принялся наконец читать молитву над ее коленом. Но едва он открыл рот, как появился Рапп. Вот почему коленка так ужасно распухла: ведь он не успел дочитать свою молитву трижды. Но она всегда будет благодарить Бога за то, что Рапп не пришел на мгновение раньше. Если же ты расскажешь об этом Раппу или кому-нибудь другому, то сделаешь несчастными и меня, и других. Орм расхохотался, услышав рассказ Ильвы, и охотно пообещал никому не говорить об этом — ни Раппу, ни остальным. — Если только Рапп не узнает, как его обманули, — сказал он, — тогда никакого вреда не будет. Сдается мне, что этот магистр занятный тип. Он неспособен ни к одному мужскому занятию, кроме как наслаждаться с женщинами, и это ему хорошо удается. Плохо будет, если они с Торгунн снова окажутся наедине. На этот раз дело кончится хуже, ибо Рапп уже не даст провести себя. Надо мне придумать магистру какое-нибудь занятие, так, чтобы держать его подальше от Торгунн, а ее — от него. Ибо неизвестно, у кого из них больше желания встретиться вновь. — Но только не будь суров к нему, — сказала Ильва. — Ведь ему, бедняге, еще предстоит настрадаться, когда он попадет к смоландцам. Я сама постараюсь следить за тем, чтобы они с Торгунн больше не встречались. На следующее утро Орм позвал к себе магистра и сказал, что нашел ему подходящее занятие. — Во всем, что ты пробовал до сих пор, ты показал себя неумелым, — сказал он. — Но теперь ты сможешь нам пригодиться. Ты видишь, какая у меня растет вишня, — лучшее, что только есть в саду. Так думаю не только я, но и вороны. Полезай-ка на эту вишню, возьми с собой еды, и не спускайся на землю до тех пор, пока не увидишь, что вороны да сороки уже нашли себе ночлег. Там ты будешь сидеть и сторожить каждый день. И смотри, забирайся на дерево с самого утра, ибо вороны прилетают рано. Я очень надеюсь, что ты сможешь уберечь от ворон вишню, если сам, конечно, не съешь слишком много. Магистр печально взглянул на дерево. Вишни на нем висели такие крупные, как ни на одном другом, и уже потемнели от спелости. Все птицы так и хотели поклевать их, и Рапп с братом Виллибальдом уже пытались отгонять их выстрелами из лука, но все безуспешно. — Ну что ж, я это заслужил, — сказал магистр, — но я боюсь сидеть слишком высоко. — Ничего, привыкнешь, — ответил ему Орм. — У меня часто кружится голова, — сказал он. — А ты держись покрепче за ветку, тогда голова не закружится. А если ты и с этим не справишься, то тебя все засмеют, и больше всех — женщины. — Я действительно это заслужил, — грустно повторил магистр. В конце концов он с большим трудом залез на дерево, а Орм стоял внизу и призывал его держаться покрепче. Молясь тихонько, магистр добрался до сплетения трех веток, которые прогнулись под его тяжестью. Там Орм и приказал ему оставаться, ибо на этом месте он лучше всего был виден птицам. — Вот и сиди там, — сказал Орм снизу, — будешь ближе к небу, чем мы. Можешь там пить и есть и беседовать с Богом о своих грехах. Магистр остался сидеть на дереве. На сочные вишни со всех сторон слетались жадные вороны, но вслед за этим в изумлении поворачивали назад, когда замечали, что на дереве сидит человек. Они раздосадованно каркали, кружа вокруг, а сороки сидели в окрестных кустах и злобно смеялись. На шестой день, после полудня, когда припекало солнце и стояла жара, магистр свалился с дерева. Его разморило, и он уснул. Тем временем к вишне подлетел пчелиный рой и, облюбовав себе голову магистра, сел на нее. Магистр в ужасе проснулся, принялся отгонять пчел и с криками полетел на землю, увлекая за собой и пчелиный рой, и спелые ягоды, и сломанные ветки. Первыми подбежали к месту происшествия близняшки и их товарищ по играм: они удивленно уставились на упавшего, а Ульф спросил у него, почему он упал с дерева. Но тот лишь стонал в ответ и жаловался, что настал его последний час. Дети радостно кинулись собирать упавшие ягоды, но потом испугались пчел и начали плакать. Все домашние тем временем находились на речке, так что на помощь прибежала Ильва, да еще пара служанок. Они помогли магистру добраться до постели, проводив его в ткацкую. Когда же служанки услышали, что случилось, они так захохотали, что Ильва разгневалась и надавала им оплеух, а потом приказала сходить за братом Виллибальдом, который был на речке вместе с остальными. Ильва испытывала жалость к магистру и старалась угодить ему: она дала ему выпить кружку лучшего своего пива. Пчелы его покусать не успели, но он думал, что сломал себе плечо при падении. Ильва спросила, уж не Божие ли это наказание за его поведение с Торгунн тогда, в лесу. Он согласился с тем, что так, наверное, и есть. — Но что ты знаешь о нас? — спросил он. — Я знаю все, — сказала Ильва, — ибо Торгунн сама рассказала мне об этом. Но ты не бойся, больше никто об этом не знает, ибо мы обе держим язык за зубами. И я могу утешить тебя тем, что она очень нахваливала тебя и ни капельки не раскаивается в том, что вы сделали, хотя все это чуть не кончилось плохо. — Зато я раскаиваюсь, — сказал магистр, — хотя и понимаю, что это бесполезно. Ибо надо мной тяготеет проклятие Божие, и я не могу остаться равнодушным наедине с молодой женщиной: во мне сразу же вспыхивает страсть. Даже те дни, которые я провел, сидя на дереве, не помогли мне, и я гораздо больше подумывал о плотских утехах, чем о Боге. Ильва рассмеялась. — Ничего, зато пчелиный рой тебе помог, — сказала она, — так, что ты свалился с дерева. Ибо теперь ты наедине со мной, и никто нам здесь не помешает; я думаю, что выгляжу ничуть не хуже Торгунн. А также я думаю, что сейчас ты не очень-то способен совершить грех, бедняжка. — Нет, ты не знаешь, как сильно мое проклятие, — мрачно ответил магистр и протянул к ней руку. О том, что произошло между ними потом, в точности никто не знал. И когда брат Виллибальд явился осмотреть плечо магистра, тот спал и немного стонал во сне, а Ильва прилежно ткала за станком. — Он слишком хорош для того, чтобы сидеть на дереве, и его следует освободить от этой обязанности, — сказала она вечером Орму и остальным, когда они сели за ужин, отпуская шуточки по поводу злополучного падения с дерева. Взрослое и детское постельное белье. Интернет магазин постельного белья в Санкт-Петербурге. | |
| Просмотров: 2071 | |
| Всего комментариев: 0 | |